Со своего укрытого от опасностей места у камина в гостиной моего дяди я воображала себя героиней экспедиции, ведомой зовом крови к той жизненно важной улике, которой пренебрегли все те мужчины, что тяжелой поступью прошли по всему Холлу, к звену той цепи, что приведет меня к Нелл. Но уже в поезде моя решимость обратилась в страх, свернувшийся холодным плотным узлом у меня под ложечкой. Мы с Эдвином выехали из Лондона утренним поездом, в одном купе с Верноном Рафаэлом и Сент-Джоном Вайном. Вернон Рафаэл вел себя безупречно, ни словом не упоминал об обстоятельствах, при которых мы с ним познакомились. Но новая встреча с ним вызвала в моей памяти тревожные воспоминания о том времени, когда я посещала Холборнское спиритическое общество, и о тех странных моментах, когда я вдруг слышала свой собственный голос и говорила, не более чем мои слушатели зная, что стану произносить дальше. Я была совершенно убеждена, что мистер Рафаэл не верит в существование духов: хотя он отказывался открыть нам свои планы, уверенность его облика и всего поведения говорили о том, что он прекрасно знает, что воспоследует из нашего предприятия. Однако воспоминания о Холборне расшевелили во мне неотступный страх, что — если что-то и правда дремлет в обветшалых стенах Холла — мое присутствие может это что-то пробудить.

Снег с дождем хлестал по платформе, когда мы сошли с поезда на станции Вудбридж. Эдвин быстро провел меня к ожидавшему нас экипажу, где я и сидела, страстно желая вновь оказаться на Элзворти-Уок, пока на крышу со стуком грузили наши ящики. Деревья стояли голые; нигде не было видно ни цветка, даже ни одного нарцисса не встретилось нам по пути, когда мы с грохотом проезжали по городу, а затем выехали на плоский простор болотистой равнины, лишенной всех и всяческих красок. Порывы ветра сотрясали наш экипаж. Я смотрела в исполосованное дождем окно, пытаясь уловить хотя бы промельк моря, но небо лежало так низко, что болота и тучи слились в сплошную серую муть. Мужчины погрузились в молчание: по правде говоря, Сент-Джон Вайн едва ли произнес хоть слово с самого Лондона; но даже Вернон Рафаэл, казалось, был подавлен мрачностью окружающего пейзажа.

Монаший лес надвинулся на нас без всякого предупреждения, нависнув черной волной, неожиданно нахлынувшей из тумана, когда мы из серого света дня перешли в почти полную тьму, царившую под пологом елей. Шум ветра стих, слышалось лишь приглушенное погромыхивание колес, скребущий звук ветвей по стенкам экипажа да время от времени плеск воды, пролившейся с древесных крон над нами. Смутные очертания древесных стволов скользили мимо так близко, что я могла бы их коснуться. Минуты тянулись бесконечно, а узел под ложечкой затягивался все туже, пока наконец свет не вернулся к нам столь же неожиданно, как и исчез.

Описание Джона Монтегю не смогло подготовить меня ни к восприятию невероятных размеров Холла, ни к множеству его мансард с фронтонами, ни один из которых не совпадал с другими по уровню и, казалось, не был расположен под прямым углом. Не видно было ни одной прямой линии, все словно прогнулось, или просело, или треснуло; стены уже не были грязно-зелеными, они почернели от лишайников и плесени, а по земле у стен меж сорняков кучками валялись обломки каменной кладки.

— Вы полагаете, здесь безопасно, Риз? — спросил Вернон Рафаэл, когда мы стояли рядом с экипажем. Нас обвевал ледяной воздух; высоко над нами виднелись верхушки бесчисленных громоотводов, содрогающиеся от ветра.

— Я вовсе в этом не уверен, — смущенно ответил Эдвин. — Если вода проникла внутрь — как это должно было произойти — полы могли прогнить насквозь. На самом деле… Мисс Лэнгтон, я и в самом деле думаю… вам следует согласиться, чтобы этот же экипаж отвез вас назад, в Вудбридж: там есть отличный уединенный отель… или же вы могли бы сразу вернуться в Лондон…

Соблазн был велик, но я знала: поступи я так, я всю жизнь стану себя упрекать за это.

— Нет, — ответила я. — Я не просто слишком далеко уехала от Лондона, чтобы теперь вернуться: я слишком далеко зашла, чтобы отступить.

Они настояли, чтобы я подождала внизу, пока Эдвин проверит полы; тем временем Рафаэл и Вайн отыскали подвал для хранения угля и разожгли камины на галерее, в библиотеке и в малой гостиной, которая когда-то, всего лишь несколько кратких часов, принадлежала миссис Брайант и где я собиралась спать — или пытаться спать — предстоящей ночью. Дымоходы страшно дымили из-за сильного ветра, едкий запах дыма смешивался со всепроникающими запахами плесени, сырости и гниения. Как только огонь в каминах разгорелся и все ящики были внесены наверх, Рафаэл и Вайн уединились на галерее, чтобы убедиться, что там нет тайных ходов или каких-то скрытых устройств; мне было слышно, как они то тихо, то громче постукивают по ту сторону стены, пока я, съежившись, сидела у камина в библиотеке, пытаясь преодолеть холод, от которого не могла избавиться со времени поездки в экипаже, и вдыхала сырой, аммиачный запах плесневелой бумаги.

Эдвин произвел обход комнат на нашем этаже и объявил, что они достаточно безопасны для обитания, если только по коридорам отважатся ходить не более двух человек разом: отвратительные пятна на потолках и куски обвалившейся штукатурки вдоль коридорных стен заставляли предположить, что вода действительно просочилась в полы верхних этажей. Однако особенно его беспокоило состоянии пола на галерее, непосредственно под доспехами: половицы в этом месте, предупредил он, слишком сильно ходят. Сейчас Эдвин медленно двигался по кабинету: я слышала, как он снимает с полок книги и открывает ящики стола. Вокруг меня кипела оживленная деятельность, и дом не казался слишком уж зловещим, так что, когда я смогла хоть чуть-чуть избавиться от тяжкого ощущения, что промерзла до костей, я выскользнула в коридор и пошла осмотреть комнату, в которой останавливалась Нелл.

Взломанная дверь так и осталась незапертой — открытая, она висела на петлях. Белье с кровати было снято, но, странным образом, на письменном столе подокном, рядом с высохшей бутылочкой из-под чернил, все еще лежала ручка с заржавевшим пером (ручка Нелл?). Из-под моих туфель поднимались облачка пыли, когда я шла через комнату к чулану — каморке, где спала Клара (или, может быть, я?). Низкая деревянная кроватка, тоже покрытая толстым слоем пыли, стояла посреди каморки. Помещение было даже меньше и гораздо темнее, чем я могла представить себе по описанию Нелл; оно не вызвало во мне ни малейшего шевеления памяти, ни проблеска узнавания. Вряд ли это удивительно, напомнила я себе, раз я даже не помню ничего о своем детстве до приезда в наш дом в Холборне. В каморке было крохотное окошко, всего в несколько квадратных дюймов величиной, сидящее глубоко в толще стены, оно не открывалось. Если закрыть дверь — на что у меня смелости не хватило, — комнатка погрузилась бы в почти непроглядную тьму. И я не смогла обнаружить там никакой вентиляции.

Идя сюда по коридору, я заглядывала в другие комнаты — все совершенно пустые, но большею частью гораздо просторнее, чем эти две, взятые вместе. Должно быть, Нелл настаивала на смежной комнате для Клары, но почему же она не потребовала чего-нибудь получше, когда увидела, что для нее приготовили?

Когда мои глаза привыкли к тусклому свету, я разглядела, что в углу, противоположном двери, отвернут угол ковра. Подойдя поближе, я увидела отверстие в полу — одна из половиц, дюймов восьми-девяти длиною, вынута и лежит под кроваткой. Все здесь было покрыто густым слоем пыли. Я опустилась на колени и вгляделась внутрь отверстия, но было слишком темно, чтобы хоть что-то там разглядеть, а мне вовсе не хотелось просовывать туда руку. Это и есть, сообразила я, то «надежное место», которое нашла Нелл, чтобы спрятать там свой дневник.